В России уголовный закон играет большую роль, чем это свойственно его природе. Конечно, теоретически уголовный закон защищает личность, общество и государство от преступных посягательств и не имеет отношения к обустройству гражданами частных дел. Однако наши соотечественники еще с советских времен успешно используют Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы в личных интересах.
Посадить партнера
Часто сторона хозяйственного спора обращается не в арбитражный суд, а в правоохранительные органы. И тогда в отношении другой стороны немедленно возбуждается уголовное дело и один из оппонентов в деловом споре оказывается за решеткой. Если полученный урок быстро усваивается, конфликт разрешается без уничтожения противника, между участниками могут даже сохраниться партнерские отношения. Однако гораздо чаще вмешательство правоохранительных органов имеет более серьезные последствия — полный захват спорного бизнеса стороной, которая сумела вовремя опереться на уголовную юстицию.
Одним из условий такого использования уголовного закона является состояние действующего российского уголовного законодательства и правоприменительной практики.
Конечно, законодательная и судебная власти не провоцируют сознательно граждан на обращение в правоохранительные органы для решения экономических конфликтов. Идея регулировать экономические отношения уголовным правом — будь она сформулирована прямо — была бы достойной пера Джорджа Оруэлла. Однако на наших глазах именно при помощи уголовного права решаются корпоративные и договорные споры, происходит передел собственности и борьба за рынки.
Давление на конкретного человека всегда эффективнее предъявления претензий компании, следствие по уголовному делу — процесс не быстрый, не публичный и практически никем со стороны не контролируемый. И главное: следствие и уголовный суд могут прийти к выводам, отличным от выводов арбитражного (гражданского) суда. Жертва уголовного преследования принуждается сделать то, к чему ее не мог бы принудить арбитражный суд.
Положение дел, при котором выводы уголовного суда могут не совпадать с выводами гражданского, устраивает власть. Расхождение выводов органов уголовной и гражданской юстиции позволяет государству контролировать участников гражданского оборота напрямую, так сказать через голову гражданского законодательства. Разрушительности такого порядка вещей для правовой системы власть не замечает. Вот как один следователь мне — искренне — ответил, когда я заметил ему, что обвиняемый действовал в полном соответствии с гражданским правом: «Это ничего не значит, уголовное право главнее гражданского!»
Из этого же убеждения исходит, по существу, и пленум Верховного суда Российской Федерации в своем постановлении «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» от 27 декабря 2007 г. № 51, допуская возможность квалификации в качестве мошенничества никем не оспоренной, т. е. законной с точки зрения гражданского права, сделки, или употребляя термин «лжепредприятие» в отношении законно зарегистрированного, а значит, легального, юридического лица. Возможность различной оценки уголовным и гражданским судами одних и тех же обстоятельств заложена в сохранившейся еще с советских времен формулировке статьи 159 Уголовного кодекса, определяющей мошенничество как «приобретение права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием». Сами криминалисты обращают внимание на порочность такого определения: право может быть приобретено только законным путем — иначе его нельзя назвать правом. В советскую эпоху некорректность этой формулировки не порождала практических затруднений: обстоятельства экономических преступлений были примитивны, но в условиях развитого хозяйственного оборота эта некорректность становится недопустимой.
Постановление пленума Верховного суда подталкивает органы уголовной юстиции к вмешательству в гражданский оборот. Например, Верховный суд называет мошенничеством действия лица, не исполнившего свои обязательства по договору, если намерение нарушить договор возникло у него до получения оплаты. Побуждения Верховного суда понятны — защитить добросовестных и наказать недобросовестных участников оборота. Но имущественные права кредитора защищаются гражданским законодательством полнее, чем уголовным: в гражданском процессе, в частности, допускается взыскание упущенной выгоды, а в уголовном — нет. Следовательно, защите прав кредитора возбуждение уголовного дела ничего не дает. В то же время высшая судебная инстанция предоставила правоохранительным органам широчайшую возможность возбуждения уголовных дел: достаточно по любым косвенным признакам решить, что должник с самого начала не собирался исполнять договор. Оценка доказательств может быть весьма субъективной. Неудивительно, что в подобных ситуациях к услугам уголовной юстиции прибегают не только для возврата долга. Известны случаи, когда после осуждения противника победитель даже не взыскивал долг — ему этого не требовалось. В качестве примера преступления Верховный суд приводит неисполнение лицом обязанности поместить на банковский счет собственника денежные средства, вверенные собственником этому лицу. Один известный криминалист выразил по этому поводу почти восторг: теперь в качестве преступления можно рассматривать простое неисполнение гражданско-правовой обязанности. Иными словами происходит искусственная криминализация обычной хозяйственной деятельности: гражданское правонарушение превращается в уголовное преступление, а основным игроком на экономическом поле становятся правоохранительные органы.
Что первично — гражданское или уголовное право
Постановление пленума Верховного суда — лишь одно из проявлений пренебрежения нормами гражданского права со стороны уголовной юстиции. Так, правоохранительные органы практикуют установление «действительных», как они считают, интересов хозяйственного общества и его «действительной», по их мнению, воли. Установление правоохранительными органами «действительных» интересов и «действительной» воли хозяйственного общества служит последующему предъявлению претензий руководству общества в том, что оно действовало якобы вопреки «интересам» и «воле» самого общества. При этом игнорируются основополагающие нормы гражданского права о том, что интересы юридического лица определяет оно само или его участники (акционеры), а волю хозяйственного общества формулируют исключительно его органы.
В такой ситуации возникает вопрос, обязательны ли выводы арбитражного (гражданского) суда для уголовного, рассматривающего те же обстоятельства. Уголовно-процессуальный кодекс говорит однозначно — не обязательны. Человек может быть признан гражданским судом законопослушным, а уголовным — преступником. В прошлом году этой проблемой занимался Конституционный суд по заявлению гражданина Т. Р. Суринова, осужденного за хищение государственного имущества, несмотря на то что арбитражный суд установил законность всех сделок, совершенных с этим имуществом. Конституционный суд признал, что выводы арбитражного суда, свидетельствующие в пользу обвиняемого, обязательны для суда уголовного, рассматривающего те же самые факты. Однако законодатель так и не внес соответствующих изменений в Уголовно-процессуальный кодекс.
Может быть, особое отношение власти к уголовному праву — это наследие прошедшей эпохи, когда государство решало исключительно собственные задачи, а интересы граждан ни во что ни ставило. А может быть, государство вмешивается в хозяйственный оборот, поскольку не считает его участников способными самостоятельно защищать свои права. Однако важны не мотивы, а результат. Результат же катастрофичен: игнорирование уголовной юстицией норм гражданского права разрушает хозяйственный оборот и порождает коррупцию. Одна из причин происходящего — несовершенство уголовного законодательства и правоприменительной практики, их несоответствие современной хозяйственной реальности. Никаких серьезных и системных реформ в этой области, насколько известно, не планируется. В сложившейся ситуации такое бездействие не просто ненормально, но и чрезвычайно опасно. | |
